МНЕНИЯ | Сетевая революция как “третья волна”

Один из авторов белорусского сетевого издания “Новая Европа” и, будем надеяться, очевидец минских событий 15 и 22 июня, Александр САРНА, философ и медиа-аналитик, как он отрекомендовал себя сам, вчера отреагировал на произошедшее статьёй – Сетевая революция как третья волна.

В этом материале автор попытался показать “сетевую революцию” как широкое явление, не сводимое только к протестным акциям в белорусских городах, и как жест недоверия к белорусским властям, реализуемый любым доступным образом. И с этим невозможно не согласиться, ведь, например, когда массы накрываются “сетью слухов” (!) и бросаются “запасать” соль, сахар, спички и холодильники, не веря более увещеваниям властей –  уже это можно считать манифестацией недоверия.

С другой стороны, не все выводы автора бесспорны, да и вообще текст страдает некоторой постмодернистской “поверхностностью”, ну да ладно… Пусть у многоуважаемого Александра совесть болит , да и колонки в интернет-изданиях – это не научные исследования и не официальные мнения.

Великое начинается с малого. Это верно и в отношении социальных изменений: когда отдельные частные инициативы сливаются вместе, постепенно нарастают как снежный ком и превращаются в лавину, которую остановить уже невозможно. Именно по такому сценарию сейчас развиваются события в Минске и других городах Беларуси в рамках движения под названием «Революция в социальных сетях».

Модернизация и протест

Власть получает недвусмысленный сигнал «снизу» в ответ на объявленную «андроповщину», что позволяет сравнивать нашу нынешнюю ситуацию с окончанием периода «застоя» и ожиданиями «перестройки» в СССР 1980-х гг. А название движения недвусмысленно указывает на роль информационных технологий в организации протестных акций, так что напрашивается сравнение с различными типами таких технологий, применяемыми в последние четверть века.

Они предстают как «волны модернизации» (вполне в духе Олвина Тоффлера), определенным образом выстраивающие отношения между госинститутами, масс-медиа и обществом.

При этом в зависимости от складывающейся общественно-политической и экономической ситуации меняется сама аудитория, ее взгляды и интересы. Это способствует формированию «негативной идентичности» отдельных групп, их сплочению и выходу на социальную сцену уже не только как локальных субкультур, но как целых генераций «рассерженных молодых людей», готовых активно выражать свое недоверие к официальной идеологии.

Первая волна, или «Легко ли быть молодым?»

«Первая волна» начиналась в СССР как кинематографическая – с появления в 1986 г. документального фильма Юриса Подниекса «Легко ли быть молодым?». Этот фильм стал откровением не только для старшего поколения, но и для самой молодежи, которая впервые увидела и узнала себя на большом экране, убедившись, что о ее проблемах можно и нужно говорить откровенно и непредвзято.

Такая установка стала принципиальной для всего «перестроечного» кино, в котором молодежная проблематика быстро стала популярной и способствовала тому, что возникла мода на «неформалов». В фильмах «Взломщик», «Меня зовут Арлекино», «Маленькая Вера», «Курьер», «Трагедия в стиле рок», «Авария – дочь мента» главными героями стали панки, «металлисты», рокеры, брейкеры и другие представители альтернативных сообществ и субкультур, стиль жизни которых был прямым вызовом обществу и служил символом отказа от ценностей старшего поколения, дискредитировавшего себя конформизмом и ханжеством. Эту тему подхватили и маститые режиссеры Ролан Быков («Чучело»), Эльдар Рязанов («Дорогая Елена Сергеевна») и, конечно, Сергей Соловьев с его фильмом «Асса», в котором прозвучала песня Виктора Цоя «Мы ждем перемен», ставшая символом эпохи.

Вторая волна: из кинотеатра в публичное пространство

Интересно, что заразившись новыми идеями и впитав их в себя на уровне подражания молодежной моде, аудитория кинотеатров практически не имела возможности выразить свою ответную реакцию. И дело было даже не в отсутствии каналов обратной связи: просто писать письма в редакции журналов «Советский экран» или «Искусство кино», Союз кинематографистов или лично кинорежиссеру имело смысл в основном для обсуждения художественных достоинств той или иной картины – и лишь отчасти ее влияния на решение социальных проблем. Такая возможность появилась только после проникновения кинематографических откровений в публичное пространство по каналам прессы и телевидения – гораздо более консервативных СМИ, жестко цензурируемых и контролируемых властью.

Это была «вторая волна», которая стимулировала важную перемену в общественных настроениях и возможность перехода от неформальных движений и организаций к более радикальным гражданским инициативам.

Произошла смена приоритетов, когда художественно-эстетических средств, помогающих выявить те или иные социальные проблемы, было уже недостаточно, и выбор делался в пользу решения конкретно-практических задач.

В этот период режиссеры и писатели становятся политиками и публицистами на фоне публикаций в «толстых» журналах и газетах, обсуждений и споров на телевидении – всё это способствовало пробуждению гражданского самосознания и провоцировало пристальное внимание к «горячим темам» в истории и современности. Центральные газеты и журналы выходили миллионными тиражами, во время ночных эфиров телепрограмм «Взгляд» и «До и после полуночи» народ забывал о сне, а появление таких беспрецедентных проектов, как «Будка гласности» и «600 секунд» порой повергало в шок. Значительно увеличились возможности обратной связи с аудиторией, а сами журналисты стремились погрузиться в быстро меняющуюся жизнь, передать «дух времени» и услышать «глас народа» без посредников и цензуры.

Рождение виртуальной публичности

В дальнейшем изменились сама аудитория и распространение в ней информации: когда в системе образования не нашлось места для коллективного посещения школьниками кинотеатров и обсуждения социально значимого кино, произошло расслоение населения в соответствие с условиями и возможностями восприятия прессы, кино и телевидения (подписка, видеосалоны, кабельное ТВ и пр.). Каждый оказался «сам по себе» (просмотр и чтение как персонализированный акт), но нуждался в дальнейшем совместном обсуждении (в кругу семьи или друзей). Восприятие и обсуждение оказались разделены, но при этом еще больше зависимы друг от друга. Возможность как можно скорее поделиться впечатлениями от увиденного, услышанного и прочитанного мог предоставить лишь телефон, пока не появился интернет.

Так возникла «третья волна», когда изощренные хитросплетения социальных сетей (таких, как «MySpace», «Facebook», «Одноклассники», «ВКонтакте» и др.) способны охватить даже самые отдаленные регионы в планетарном масштабе и выстроить виртуальную публичность – альтернативную той, которую предлагают официальные структуры и традиционные СМИ. «Социальные сети в их современном виде имеют целый ряд возможностей по сравнению с существовавшими ранее инструментами общения пользователей. Главной особенностью сервисов нового поколения являются именно инструменты поиска нужных контактов и общения людей между собой. При помощи инструментов социальной сети каждый ее пользователь может создать свой виртуальный портрет — сформировать профайл, в котором указать подробно данные о себе, свой опыт работы, увлечения, интересы и цели. Наличие профайла уже позволяет использовать механизмы поиска единомышленников, единоверцев, коллег, людей, общение с которыми необходимо по работе и т.д.».

Третья волна: от частной самореализации к социально значимому жесту

Третья волна впервые исходит целиком «снизу», поскольку изначально построена на частной жизни представителей различных интернет-сообществ, которая, будучи представлена в сети, парадоксальным образом приобретает публичный характер. Грубо говоря, каждый твой чих становится известен всем (в рамках сообщества), а при желании легко может быть выдан за социально значимый жест (чтобы о тебе узнали и за границами группы). В итоге у новой генерации пользователей интернета в социальных сетях возникает особая психологическая установка на стирание границы между публичным и приватным, когда самореализация через сеть легко трансформируется в общественные акции.

Неудивительно, что такой потенциал оказывается востребован при организации всевозможных революций и движений протеста, опирающихся на использование медиа-технологий для достижения своих целей.

При этом возможность мгновенной передачи информации (как в «Твиттере») и общения «лицом-к-лицу» в «Скайпе» создают условия для межличностных связей на уровне непосредственного взаимодействия. Это превращает веб-сообщества в мобильные группы, способные трансформироваться и сливаться с другими группами, координировать свои действия в случае необходимости оперативного реагирования на события во внешней среде – в самой реальности. Именно эти технические ресурсы сейчас успешно применяются в Беларуси, что позволяет втягивать в сферу гражданской активности всё новых и новых сторонников, уже даже не связанных непосредственно с сообществом и интернетом вообще. Расширяя рамки частной и виртуальной инициативы, «сетевая революция» вполне способна перерасти в реальное массовое движение и всерьез повлиять на сложившуюся ситуацию в стране.

Власть пока не знает, как на это реагировать. Казалось бы, в чем проблема? Если «сетевая революция» организуется лишь посредством информационных технологий, то и ликвидировать ее можно чисто технически. Достаточно лишь вытеснить всех собирающихся с площадей и улиц, закрыть доступ в интернет и радоваться, пока «народ безмолвствует». Однако все эти отдельные акции – лишь видимая часть айсберга.

Подлинным протестом и активным выражением недоверия власти, в котором участвует всё население страны, является скупка валюты, дешевых товаров, соли и сахара и вообще чего угодно.

Мы протестуем, совершая любые действия, которые власть призывает не совершать, выслушивая увещевания президента и поступая с точностью до наоборот. И чем больше всех убеждают, что беспокоится не о чем, тем больше будет нарастать недовольство.